"Оставь меня в раю средь любви, средь печали - я все тебе спою, что узнаю о нем." (с)
Название: Шон
Жанр: вероятно, PWP
Размер: мини
Заказчик: -
Время действия: временной разрыв в середине 19 главы
читать дальше* * *
Шон спал, и ему снилась тишина в непроглядной тьме, в ней – неслышные шаги по комнате, шорох приподнимаемого одеяла и прогибающаяся кровать – а потом горячая, властная ладонь, улегшаяся на бедро. Он сонно приподнял голову, не просыпаясь, пропуская уверенную руку и снова ложась – уже на подставленное плечо. Плечо было жарким и привычным, как и касание ладони, накрывшей его кулак. Шон улыбнулся, не открывая глаз, и разжал пальцы, переплетая – ладонь отозвалась привычным поглаживанием, неспешным и тихим.
- Спи, - шепнул в ухо знакомый голос.
Как будто можно спать, когда он только что вернулся.
- Не хочу… - беззвучно пробормотал Шон и лениво потерся щекой о плечо, придвигаясь ближе и прижимаясь спиной к теплой груди. – Я тебя ждал.
Он не помнил этого спросонья, но точно знал – так и было. Он ждал и уснул, не дождавшись, а теперь его мужчина наконец-то пришел, и кажется – они так долго не виделись. Хотя наверняка всего ничего времени и прошло.
- Так я здесь, - лаконично ответил мужчина таким тоном, будто это подтверждало его правоту. – Значит, ты вполне можешь снова заснуть.
И невесомо прижался губами к виску Шона, скользя ладонью по его телу вверх.
Он всегда был таким – Шон не помнил, но знал – говорил одно, а показывал и делал другое, словно предлагал поиграть вместе с ним, убрав из слов главное и оставив его рваться наружу в жестах, взглядах, прикосновениях. В ритме дыхания и жаре неспешных рук, в том невысказанном, что Шон слышал и видел всегда, когда был рядом с ним.
Тем сильнее звучали слова, когда они все же звучали, лишь повторяя то, что оба знали и так.
Шон фыркнул и потянулся, зевая, чувствуя, как его притягивают ближе. Он любил дремать так, положив голову на это плечо, чувствуя ровное дыхание в затылок, поглаживая тонкие узловатые пальцы, любил негромкие разговоры в тишине ночи, когда можно было сказать что угодно – и услышать то, в чем нуждаешься, даже если сам этого не понимал, пока не услышал. А можно было шутить или молчать ни о чем, согреваясь в тепле этих рук, кутаясь в него, дразня его, наслаждаясь, когда оно перерастает в жар. Можно было – все.
Он сонно вывернулся из объятий и перекатился на живот, навис сверху, опираясь на локоть. В темноте не было видно лица, только смутные контуры – ладонь прошлась по плечу, по груди и впалому животу сухощавой фигуры и снова двинулась вверх. Шону нравилось трогать его, чувствовать, как он дышит, как отзывается на прикосновения его тело. Слышать его нотации и фыркать на то, что слова опять противоречат желаниям, называть его «мистер Сарказм» и уворачиваться от притворно недовольных рук, пока они не швырнут на кровать, и игры не кончатся.
Словно, трогая, Шон каждый раз убеждался заново – это не сон, это действительно происходит с ним, каждый день. И внешняя сдержанность может не ранить, а лишь вызывать томительную, безмолвную нежность, которую до поры до времени прячешь так же, как он прячет то, насколько сильно нуждается в тебе, Шоне Миллзе. Именно в тебе одном – так, оставляя себя настоящего, без масок и страхов, для тебя одного. Зная всем своим существом, что с тобой по-другому не нужно, и что по-другому он бы с тобой и не смог.
Горячая сухая ладонь перехватила его руку, поднесла к губам. Шон закрыл глаза, чувствуя, как целуют его пальцы, прижимаясь к каждому по очереди, перебирая по одному. Он знал, что на него смотрят сейчас, пусть тоже не видят лица в темноте, но видеть – это совсем не важно. Они и так знают друг друга наизусть, каждую черточку.
Пальцы Шона выскользнули, очертили контур бровей, зарылись в волосы, и теперь тепло мужской руки согревало плечо – он не удержался и прижался к ней щекой, склонив голову. Ему нравились прикосновения этих рук, так сильно, что от простого касания сбивалось дыхание и хотелось и продлить мгновение, и ответить – чтобы он отвечал тоже, давая возможность снова ответить Шону. Как нескончаемый диалог, который, была бы воля, не прерывал бы вовсе, даже на сон. В мире существовал только один мужчина, способный заводить Шона с одного жеста, с одного пристального тяжелого взгляда – ему и стараться не нужно было, Шон думал о нем постоянно, лишь усилием воли заставляя себя отрываться от него каждое утро. Поверить невозможно, что когда-то они не были вместе.
Однажды, очень давно, Шон увидел нечаянно двоих учителей в беседке в школьном саду. Он был смят и раздавлен тогда, будто его наотмашь хлестнули пощечиной, показав то, чего он навсегда будет лишен, то, что доступно лишь избранным – Шон был уверен в этом долгие годы и только привычно глотал горечь, глядя на других магов. Теперь эти воспоминания вызывали улыбку и желание поскорее дождаться ночи, нырнуть в ее темноту, чтобы переплестись пальцами, прижаться ладонями и коленями, всем телом. Страх никогда не стать тем, кого можно любить – так, страх никогда не стать равным истончился и стерся в ворохе этих ночей, в тишине этой близости, и отстранявшийся когда-то от любых проявлений чувственности Шон теперь лишь недобро улыбался, натыкаясь на знакомый давящий взгляд. Они творили вместе такое, что щеки вспыхивали при одном воспоминании, по телу разливалось сладкое предвкушение, и все это происходило – с ним. С ним можно было – так, и не только так, и казалось – никто никогда не поймет, даже если попробовать рассказать, и это здорово. Ведь вы на самом деле одни, и секс – то, что оставляет вас наедине, отбрасывая последние условности и возвращая друг другу, открывая друг перед другом – целиком. Это то, что позволяет вам оставаться одним и чувствовать – я не один.
Шон и не подозревал, что без этого невозможна свобода, к которой так рвался изо всех сил столько лет. Но его мужчина показал ему и это тоже. Что значит – быть свободным.
Он осознал, что лежит на его груди, уткнувшись лбом в плечо, а горячие руки уже гладят по спине, с неторопливой вдумчивостью разминая, согревая каждую клеточку, и Шон тихо и беспомощно дышит, прижимаясь к нему, касаясь обнаженной кожи губами, пока эти руки наслаждаются его теплом. Он мог плавиться в этих мгновениях до бесконечности, снова и снова растворяясь в них – они оба могли, Шон понял это давным-давно. Что его мужчина обожает чувствовать, пусть по нему и не скажешь. Часами может вот так просто гладить Шона по спине, вдыхая запах его кожи, жадно впитывая каждое ощущение, смакуя их, как гурман изысканный напиток – и не было мгновений ярче и отчетливей, чем эти, когда Шон с такой ясностью понимал бы, что действительно нужен ему.
Взрослому и недоверчивому, саркастичному, способному весь мир взрезать остротой критического взгляда и подвергнуть сомнению, проверить на прочность любую идею и начинание, вытащив и выправив недостатки одним только взглядом. Прожившему такую долгую жизнь, полную бесценного опыта, способному и готовому делиться им каждый день, каждую минуту – ты только смотри. Ему, вот такому, Шон Миллз оказался – равным.
Я и не жил без тебя, сказал он Шону однажды, спокойно и ровно, будто не в собственных ошибках признавался, а беседовал о погоде. Но именно эта ровность тогда на миг вышибла дух, заставив сердце пропустить удар. Шон слишком сильно хотел поверить в это, так долго мечтал о том, чтобы услышать такое однажды, что сам долгое время закрывал глаза, боясь увидеть, что не ошибся – или обнаружить, что ошибался вообще во всем. Что за суровой язвительной сдержанностью и сухостью скрывается лишь она сама, а не жадная, властно приковывающая к себе темнота, измученная в одиночестве собственной жаждой.
Манящая, притягивающая тьма, лишающая воли и заставляющая мгновенно забыть обо всем, стоит лишь окунуться в нее, пугающе настоящую, будоражащую, так отличающуюся от быта наполненных живыми потоками дней. Существующая по своим законам сверхсила, открывающая доступ лишь избранным – не лучшим, а схожим с ней, и неважно, как сильно ты хочешь, и насколько тебя манит и тянет туда. Важно только, схожи вы или нет – Шон до сих пор не мог осознать толком, как у него хватило духу заупрямиться и дождаться, и продолжать верить, бессильно ходя кругами вокруг. Как не опустились руки и не смирилось отчаянное мальчишеское желание прорваться туда, оказаться тем самым, одним из них, избранных. Оказаться среди таких же, как он, получить подтверждение, что он такой же, как они – те, кто живут этой тьмой.
Маги сколько угодно могли называть темноту холодной и мертвой, Шон верил – для того, кто ее видит, она живее, чем движение дней. Верил так сильно, что сумел сделать невозможное, и теперь он здесь, и эта сила живет в нем, в них обоих, и нет ничего правильнее, чем ощущать ее.
Чувствовать, как она скользит и обволакивает их, льется с узловатых ладоней, впитываясь под кожу Шона, как вспыхивает темным заревом на дне знакомых глаз. Как она лениво ворочается внутри, позволяя ласкать и касаться хоть до утра, или прорывается наружу одним яростным всполохом, взрывая тишину ночи.
Мужская ладонь улеглась Шону на шею, большой палец погладил скулу – Шон чувствовал, как мужчина колеблется, притянуть его ближе или дать повариться в своих мыслях еще немного. Он хищно улыбнулся, чуть запрокидывая голову и отстраняясь. Раздумываешь, насколько сильно ты меня хочешь? Или сам замечтался, глядя на меня в темноте?
Следующим, что он ощутил, были горячие губы, накрывшие его рот – жаркие и жадные – влажность настойчивого языка и властность впившейся в затылок руки. Шон застонал и на миг потерял ощущение, где верх, а где низ – мир крутанулся, весь сосредоточившись в пьянящей радости поцелуя, и Шон понял, что они перекатились на бок, только когда снова открыл глаза. Задыхающийся, он вглядывался в неразличимое в темноте лицо – оно так близко, что дыхание опаляет снова и снова соприкасающиеся губы, и хватка ладони на затылке кажется и уверенной, и отчаянной одновременно. Мы одни, целуя, в тысячный раз осознал Шон. И ты – мой. Ты, такой непохожий на меня – это тот я, которого не видит больше никто.
Мужчина притянул его еще ближе и зарылся в шею, с наслаждением вдохнул запах, прижимаясь всем телом. Ладонь Шона двинулась вниз, дерзкая и уверенная, с нажимом прошлась по горячей плоти, сжала отвердевший, пульсирующий член.
Резкий прерывистый выдох – и опять поцелуй, недобрый и осторожный одновременно. Он всегда сначала осторожничал, Шон это знал, как знал и то, что он только и ждет, когда Шон заставит его забыть про контроль. Контролирующий все и всегда, способный в любой ситуации сохранять невозмутимость и трезвость мысли, он мечтал о минутах, когда Шон в очередной раз достанет его не ласками, так дерзостью или нахальством, и невозмутимость полетит к гоблинам, выпуская наружу бьющуюся внутри, взрывающую рассудок жадную тьму.
Палец Шона невинно обвел горячую головку, погладил выступающую ниже вену, заскользил вверх-вниз легкими касаниями. Мужчина хрипло дышал ему в рот, обхватив ладонями лицо Шона и целуя снова и снова, прижимаясь так, будто пытался слиться с ним всем телом.
- Нравится? – беззвучно прошептал он.
Хочешь посмотреть, к чему приведет твоя дерзость? – привычно услышал в этом Шон, улыбаясь.
- Очень, - честно выдохнул он, отрываясь от поцелуя. – Такой… огромный…
И сжал возбужденный член всей ладонью у основания.
Он знал, что услышат в его словах.
Мужчина втянул воздух сквозь зубы, на миг задержав дыхание.
- Значит, тебе повезло? – тень усмешки сквозь короткие выдохи.
Шон улыбнулся, отстраняясь, и переместился вниз, через мгновение уже прижимаясь к члену лицом, с наслаждением потерся об него – он знал, что ему это нравится, всегда нравится. Моя дерзость на сегодня определенно еще не закончилась, означал этот ответ.
- Еще как, - шепнул он вслух, накрывая губами головку, и задрожал, впитывая всем телом долгий и низкий, гортанный ответный стон.
Это было, как бесконечная игра – прочитай правду в моих словах, которые ничего не скажут прямо, поверь тому, о чем я промолчу, живи со мной тем, какого видишь во мне, а не каким я покажу себя сам. Внешняя и внутренняя сути, разделяющиеся на два параллельных мира, в которых внешняя вторична и не значит ничего, какой бы жесткой и непримиримой она ни выглядела. Каким бы неуживчивым и сложным ни был тот, кого любишь, как бы он ни старался порой быть резким в словах и язвительно-саркастичным в оценках – внутри него живет стиснутая оковами, ждущая тебя темнота, жадная и горячая. Шон смог найти к ней путь, и неважно, что остается снаружи – любые проблемы становятся шелухой, когда в твоих руках ключ от сковывающей тьму клетки, а в любимых глазах боль и вечная, нескончаемая, неутолимая жажда, которую можешь утолить ты один, и от тебя этого не скрывают.
Как бы ни восхищали зрелость, жизненный опыт и прочие его качества, одна эта открытость, кажется, перекрывает все. И с ума сходишь, только слыша его глухие стоны, его прерывистое дыхание, чувствуя горячечную ласку его рук на затылке – подталкивающих, просящих и позволяющих одновременно. Это возбуждает, как острое, отточенно сладкое знание, как слепящая уверенность, как ключ от твоей собственной клетки в его руках – ты нужен ему, и всегда будешь знать об этом. Возбуждает, даже когда его ладонь всего лишь согревает затылок.
- Мерлин… - простонал Шон, откидывая голову, не переставая двигать рукой.
- Действительно нравится? – с ноткой садизма уточнил хрипловатый голос, и сильные руки вздернули несопротивляющегося Шона вверх, позволяя рухнуть на подушки, забрасывая ногу на бедро, и от ощущения на себе тяжелого мужского тела Шон едва не закричал в голос.
Но не успел издать ни звука, снова попавший в плен настойчивых губ – он мог только стонать под напором горячего языка. Обнимать изо всех сил плечи и узкую спину, хватаясь за волосы на затылке, сжимая лицо и снова жадно двигаясь к пояснице, задыхаясь и торопливо ерзая, и когда мужчина чуть отстранился, приподнимаясь на руках, и это означало – сейчас – ждать уже не было никаких сил.
А потом он скользнул внутрь и замер, до боли впиваясь ногтями в кожу и переводя сорвавшееся дыхание – всегда в этой позе вот так замирал, Шон тоже с ума сходил от самого первого ощущения, мог только кусать губы, запрокинув голову и едва дыша – Мерлин, как хорошо. Горячая ладонь привычно легла на бедро и до боли знакомым рывком подтянула вверх, как всегда, а потом снова – жар обнаженного тела и накрывшие рот требовательные губы.
Шон знал его тело, как собственное – знал, что ему нравится, что умиротворяет, а чем нельзя злоупотреблять, потому что отдача будет бешеной. Что он обожает целовать и двигаться в нем одновременно, что не успокоится, пока Шон не начнет бессильно задыхаться под ним, цепляясь обеими руками, с силой притягивая к себе, беспомощный и расслабленный. Что, укусив мочку его уха, можно заставить его потерять ритм и вжаться в висок Шона лбом, покачиваясь, теряясь в нахлынувших ощущениях. Что, когда он распален и едва балансирует на грани, достаточно прижать зубами сосок, чтобы зарычал и сорвался, вбивая Шона в кровать.
Это казалось чудом – они знали друг друга оба, и какую бы сухую отстраненность ни видели в них другие, глядя со стороны, ничего не было горячее и ближе, чем этот мужчина, единственный, за кого Шон, не колеблясь, отдал бы жизнь и будущее. Любимый и родной, с его вечной язвительной сдержанностью и тягой анализировать все подряд, он превращался рядом с Шоном в изголодавшегося зверя, и тот купался в нем таком день за днем, ночь за ночью, не понимая, как могло когда-то все быть иначе. Как вообще могло когда-нибудь быть по-другому, если по-настоящему, в полную силу и не скрываясь, не стыдясь и восхищаясь в ответ – только с ним и здесь, и вот так.
Шон стонал и стонал, не отрываясь от его губ, жадно цепляясь изо всех сил за него, такого горячего и властного, бессвязный шепот, жаркие поцелуи по шее, по вискам и лбу, и опять на губах – еще, пожалуйста, черт, давай же. И жесткая ладонь, доводящая до пика, неумолимая и беспощадная, как ее хозяин. И тяжелое, срывающееся дыхание в шею, осторожный и долгий, невозможно нежный поцелуй – я люблю тебя. Мерлин, как я тебя люблю.
Руки мужчины вдруг сжались, обвившись вокруг плеч, ладонь горько заскользила по лицу, обводя скулы, очерчивая контуры, будто вечность не прикасалась. Шон еще не понял, в чем дело, но почувствовал, как ускользает, отдаляясь, тепло, словно все мышцы вмиг онемели, и кожа потеряла чувствительность. Он запаниковал.
- Мне так тебя не хватает, Шонни… - с прорвавшейся болью вдруг прошептал мужчина, прижимаясь лбом к его виску. – Я так устал… без тебя…
Шон попытался было закричать, но обнаружил, что не может издать ни звука. Может только биться в застывшем теле, больше не ощущая его, слыша, как все сильней и сильней отдаляется хрипловатый шепот и жар прикосновения, оставляя его в одиночестве в смыкающейся над головой тьме.
* * *
- Нет… - машинально выдохнул Шон, распахивая глаза.
Он еще чувствовал привкус и запах разгоряченного тела, и жадную ласку горячих рук, и тепло поцелуев, и… и…
Мерлин, он слишком хорошо это чувствовал.
Невидяще провел по лбу ладонью, потер висок, прикоснулся пальцем к губам. Что это было? Сердце колотилось, как сумасшедшее – успокойся, так и слышал он собственный рассудительный голос, вдохни глубже и выдохни, это сон, просто сон, ерунда всякая снится.
Никогда еще рассудительность не казалась настолько неуместной и глупой. Шон знал наверняка, что был не во сне – не бывает таких ярких снов, не бывает в них того, чего не встречал никогда и придумать не мог. Сны могут перемешивать опыт и знания, слепляя их в кажущиеся чем-то новым комки, но не показывать действительно незнакомое.
Он улыбнулся, снова прислушиваясь к тому себе, каким только что был – свободному, уверенному в своем выборе и счастливому. Добившемуся всего, о чем сейчас и мечтать страшно, признанному тем, что было для него самым важным и притягательным в жизни. Неспешные, согревающие властные руки, скользящие по его телу, хрипловатый ласкающий голос… Сплетающийся смех, перемежаемый поцелуями…
Это я? – неверяще закусил губу Шон. Там был – я? Так и будет?
Теперь в памяти всплывали детали, одна за другой – тогда Шон не обращал на них внимания, а сейчас помнил так явственно. Едва слышный шорох дождя, почти неощутимые дуновения ветра, стрекот цикад. Как будто они спали в лесу, хотя ощущения кричали – это было в доме, тело помнило мягкость широкой кровати, а слух – поскрипывания половиц. Но звуки не были похожи на доносящиеся из окна – они шли будто бы отовсюду, словно в доме не было стен, но была крыша.
Бред какой-то, потер лицо ладонями Шон, пряча улыбку. Я видел место, где буду счастлив, и какая разница, могу ли узнать его прямо сейчас? Я его видел, а значит, оно существует. Значит, я уже – там.
Слева кто-то зашевелился, стягивая на себя одеяло, и Шон машинально приподнялся на локтях – и так и застыл, глядя на спящую Лорин. На ее слегка нахмуренные во сне брови, обнаженное плечо, которое так любил целовать перед сном, на разметавшиеся по подушке пряди светлых волос. Он смотрел и смотрел, забыв, как дышать, и впервые за полтора года жизни с ней тонул напрочь в бесповоротном, убийственном ощущении, как страшно ошибся, позволив ей переехать сюда. Позволив себе забыть что-то важное, самое главное, собственную суть, отказавшись быть собой и выбрав быть с Лорин.
Пусть даже тогда ему казалось, что он выбирает жизнь, будущее и возможности вместо медленной смерти.
И тут же стало страшно – о чем это я? Так и было, я погибал здесь один, пока не пришла она и не вытащила наружу, не растормошила и не показала, как может быть – по-другому. И мне могло прийти в голову, что все это было ошибкой?
Одеяло с шорохом сползло в сторону, и Шон встал с кровати, стараясь не шуметь и не разбудить. Несколько тихих шагов, осторожно прикрытая за собой дверь балкона – уже светло, хотя солнце еще не встало, пятый час утра только – леденящий холод прутьев балконной решетки остужает разгоряченный лоб. Шон вцепился в нее, отпустившись на пол, и невидяще уставился вниз, на еще спящий двор замка.
Растерянность, страх и память душили, набрасываясь то по очереди, то скопом, растаскивая в разные стороны. И знакомый, знакомый до боли, до невозможности мужской голос из так и не отступившего до конца видения ночи, рассказывающий, усмехающийся, расслабленно шепчущий – Шон не мог не знать его обладателя. Такую горечь и такую боль вызывает то, о чем или мечтал слишком долго, придумав себе и живя с этой мечтой день за днем, или слишком давно забыл, похоронив вместе с тоской и памятью, чтобы выжить и не рехнуться. Шон знал этого мужчину. Неуживчивого и жесткого, саркастичного, склонного анализировать все подряд и представать перед окружающими безэмоциональной сухой сволочью. Скрывающего свои настоящие чувства под маской уставшего от жизни циника, логичного и сурового к каждой встреченной глупости и безалаберности. Не выносящего максимализма и юношеских метаний, последовательного, требовательного… преданного. Больше всего на свете ценящего преданность – и в себе, и в других. Не отступающего от своих идеалов и готового отдать за них жизнь.
Пальцы впились в решетку, сжавшись до боли – Шон зажмурился, с силой кусая губу, боясь выдохнуть и не удержать непрошенные, горькие злые слезы. Он знал этого мужчину. Действительно знал.
В его жизни вообще был только один мужчина, всегда. И это и был – он, тот, с кем Шон только и мог быть когда-нибудь счастлив.
- Мне так тебя не хватает, Шонни… - помимо воли всплыл в памяти едва различимый, полный горечи и тоски шепот. – Я так устал… без тебя…
Я тоже устал без тебя, с отчаянием выдохнул Шон, пряча лицо в сгибе локтя. Проклятые слезы все же рванулись наружу, но это уже было неважно – Шон глотал их, не замечая, стискивая чугунные прутья. Ты мертв, ты так далеко сейчас, а я глупец – подумал, что могу жить, не оглядываясь, оставив тебя там одного. Я не понимаю, как, но все может быть по-другому, пусть я не знаю, что там за жизнь, и куда ты ушел, когда умер – знаю только, что вход существует, и ты ждешь меня, до сих пор ждешь. Видения воздушных магов не ошибаются – я спрошу учителя, сегодня же, просто чтобы закрыть вопрос навсегда, но вообще-то мне и так известно, что он ответит – это не был сон, Крис. Это было будущее, в котором я сумею найти тебя – там. И только тогда станет – правильно, как должно было быть, если бы я не был таким тупым идиотом, если бы не заупрямился и ушел из замка вместе с тобой. Если бы не поверил, что ошибался, пытаясь отделить тебя столько времени от твоих же масок.
Если бы не сдался еще тогда.
Порывы утреннего ветра холодили плечи, и за рекой пробивался первый луч солнца, Шон слышал шорох листвы и хлопанье птичьих крыльев. Мир, в котором тебя никогда не будет, невольно подумал он. Чужой для тебя мир. Как он может быть родным – для меня? Что я делаю здесь столько времени, если ты ждешь меня – там?
Отдаешь оставшиеся долги? – будто наяву, услышал он хмыкающий мужской голос, негромкий, с едва различимой хрипотцой.
Долгов – куча, мрачно согласился Шон. Сегодня мы едем в Лондон, я и Лорин – семья будущих центральных контактеров и кураторов столицы Волшебного Мира. Сегодня закончится этот замок и начнется то, что позволит закрыть все долги окончательно. Этот мир хочет, чтобы я заплатил по счетам, прежде чем уйти и вернуться к себе? Ему нужен тот, кто сделает невозможное на пути объединения двух рас? Что ж, он получит желаемое. Я вывернусь наизнанку, но сделаю все, чего бы мне это ни стоило.
Потому что теперь я знаю, что ждет меня впереди. И это стоит даже того, чтобы – жить.
Еще какое-то время.
Жанр: вероятно, PWP
Размер: мини
Заказчик: -
Время действия: временной разрыв в середине 19 главы
читать дальше* * *
Шон спал, и ему снилась тишина в непроглядной тьме, в ней – неслышные шаги по комнате, шорох приподнимаемого одеяла и прогибающаяся кровать – а потом горячая, властная ладонь, улегшаяся на бедро. Он сонно приподнял голову, не просыпаясь, пропуская уверенную руку и снова ложась – уже на подставленное плечо. Плечо было жарким и привычным, как и касание ладони, накрывшей его кулак. Шон улыбнулся, не открывая глаз, и разжал пальцы, переплетая – ладонь отозвалась привычным поглаживанием, неспешным и тихим.
- Спи, - шепнул в ухо знакомый голос.
Как будто можно спать, когда он только что вернулся.
- Не хочу… - беззвучно пробормотал Шон и лениво потерся щекой о плечо, придвигаясь ближе и прижимаясь спиной к теплой груди. – Я тебя ждал.
Он не помнил этого спросонья, но точно знал – так и было. Он ждал и уснул, не дождавшись, а теперь его мужчина наконец-то пришел, и кажется – они так долго не виделись. Хотя наверняка всего ничего времени и прошло.
- Так я здесь, - лаконично ответил мужчина таким тоном, будто это подтверждало его правоту. – Значит, ты вполне можешь снова заснуть.
И невесомо прижался губами к виску Шона, скользя ладонью по его телу вверх.
Он всегда был таким – Шон не помнил, но знал – говорил одно, а показывал и делал другое, словно предлагал поиграть вместе с ним, убрав из слов главное и оставив его рваться наружу в жестах, взглядах, прикосновениях. В ритме дыхания и жаре неспешных рук, в том невысказанном, что Шон слышал и видел всегда, когда был рядом с ним.
Тем сильнее звучали слова, когда они все же звучали, лишь повторяя то, что оба знали и так.
Шон фыркнул и потянулся, зевая, чувствуя, как его притягивают ближе. Он любил дремать так, положив голову на это плечо, чувствуя ровное дыхание в затылок, поглаживая тонкие узловатые пальцы, любил негромкие разговоры в тишине ночи, когда можно было сказать что угодно – и услышать то, в чем нуждаешься, даже если сам этого не понимал, пока не услышал. А можно было шутить или молчать ни о чем, согреваясь в тепле этих рук, кутаясь в него, дразня его, наслаждаясь, когда оно перерастает в жар. Можно было – все.
Он сонно вывернулся из объятий и перекатился на живот, навис сверху, опираясь на локоть. В темноте не было видно лица, только смутные контуры – ладонь прошлась по плечу, по груди и впалому животу сухощавой фигуры и снова двинулась вверх. Шону нравилось трогать его, чувствовать, как он дышит, как отзывается на прикосновения его тело. Слышать его нотации и фыркать на то, что слова опять противоречат желаниям, называть его «мистер Сарказм» и уворачиваться от притворно недовольных рук, пока они не швырнут на кровать, и игры не кончатся.
Словно, трогая, Шон каждый раз убеждался заново – это не сон, это действительно происходит с ним, каждый день. И внешняя сдержанность может не ранить, а лишь вызывать томительную, безмолвную нежность, которую до поры до времени прячешь так же, как он прячет то, насколько сильно нуждается в тебе, Шоне Миллзе. Именно в тебе одном – так, оставляя себя настоящего, без масок и страхов, для тебя одного. Зная всем своим существом, что с тобой по-другому не нужно, и что по-другому он бы с тобой и не смог.
Горячая сухая ладонь перехватила его руку, поднесла к губам. Шон закрыл глаза, чувствуя, как целуют его пальцы, прижимаясь к каждому по очереди, перебирая по одному. Он знал, что на него смотрят сейчас, пусть тоже не видят лица в темноте, но видеть – это совсем не важно. Они и так знают друг друга наизусть, каждую черточку.
Пальцы Шона выскользнули, очертили контур бровей, зарылись в волосы, и теперь тепло мужской руки согревало плечо – он не удержался и прижался к ней щекой, склонив голову. Ему нравились прикосновения этих рук, так сильно, что от простого касания сбивалось дыхание и хотелось и продлить мгновение, и ответить – чтобы он отвечал тоже, давая возможность снова ответить Шону. Как нескончаемый диалог, который, была бы воля, не прерывал бы вовсе, даже на сон. В мире существовал только один мужчина, способный заводить Шона с одного жеста, с одного пристального тяжелого взгляда – ему и стараться не нужно было, Шон думал о нем постоянно, лишь усилием воли заставляя себя отрываться от него каждое утро. Поверить невозможно, что когда-то они не были вместе.
Однажды, очень давно, Шон увидел нечаянно двоих учителей в беседке в школьном саду. Он был смят и раздавлен тогда, будто его наотмашь хлестнули пощечиной, показав то, чего он навсегда будет лишен, то, что доступно лишь избранным – Шон был уверен в этом долгие годы и только привычно глотал горечь, глядя на других магов. Теперь эти воспоминания вызывали улыбку и желание поскорее дождаться ночи, нырнуть в ее темноту, чтобы переплестись пальцами, прижаться ладонями и коленями, всем телом. Страх никогда не стать тем, кого можно любить – так, страх никогда не стать равным истончился и стерся в ворохе этих ночей, в тишине этой близости, и отстранявшийся когда-то от любых проявлений чувственности Шон теперь лишь недобро улыбался, натыкаясь на знакомый давящий взгляд. Они творили вместе такое, что щеки вспыхивали при одном воспоминании, по телу разливалось сладкое предвкушение, и все это происходило – с ним. С ним можно было – так, и не только так, и казалось – никто никогда не поймет, даже если попробовать рассказать, и это здорово. Ведь вы на самом деле одни, и секс – то, что оставляет вас наедине, отбрасывая последние условности и возвращая друг другу, открывая друг перед другом – целиком. Это то, что позволяет вам оставаться одним и чувствовать – я не один.
Шон и не подозревал, что без этого невозможна свобода, к которой так рвался изо всех сил столько лет. Но его мужчина показал ему и это тоже. Что значит – быть свободным.
Он осознал, что лежит на его груди, уткнувшись лбом в плечо, а горячие руки уже гладят по спине, с неторопливой вдумчивостью разминая, согревая каждую клеточку, и Шон тихо и беспомощно дышит, прижимаясь к нему, касаясь обнаженной кожи губами, пока эти руки наслаждаются его теплом. Он мог плавиться в этих мгновениях до бесконечности, снова и снова растворяясь в них – они оба могли, Шон понял это давным-давно. Что его мужчина обожает чувствовать, пусть по нему и не скажешь. Часами может вот так просто гладить Шона по спине, вдыхая запах его кожи, жадно впитывая каждое ощущение, смакуя их, как гурман изысканный напиток – и не было мгновений ярче и отчетливей, чем эти, когда Шон с такой ясностью понимал бы, что действительно нужен ему.
Взрослому и недоверчивому, саркастичному, способному весь мир взрезать остротой критического взгляда и подвергнуть сомнению, проверить на прочность любую идею и начинание, вытащив и выправив недостатки одним только взглядом. Прожившему такую долгую жизнь, полную бесценного опыта, способному и готовому делиться им каждый день, каждую минуту – ты только смотри. Ему, вот такому, Шон Миллз оказался – равным.
Я и не жил без тебя, сказал он Шону однажды, спокойно и ровно, будто не в собственных ошибках признавался, а беседовал о погоде. Но именно эта ровность тогда на миг вышибла дух, заставив сердце пропустить удар. Шон слишком сильно хотел поверить в это, так долго мечтал о том, чтобы услышать такое однажды, что сам долгое время закрывал глаза, боясь увидеть, что не ошибся – или обнаружить, что ошибался вообще во всем. Что за суровой язвительной сдержанностью и сухостью скрывается лишь она сама, а не жадная, властно приковывающая к себе темнота, измученная в одиночестве собственной жаждой.
Манящая, притягивающая тьма, лишающая воли и заставляющая мгновенно забыть обо всем, стоит лишь окунуться в нее, пугающе настоящую, будоражащую, так отличающуюся от быта наполненных живыми потоками дней. Существующая по своим законам сверхсила, открывающая доступ лишь избранным – не лучшим, а схожим с ней, и неважно, как сильно ты хочешь, и насколько тебя манит и тянет туда. Важно только, схожи вы или нет – Шон до сих пор не мог осознать толком, как у него хватило духу заупрямиться и дождаться, и продолжать верить, бессильно ходя кругами вокруг. Как не опустились руки и не смирилось отчаянное мальчишеское желание прорваться туда, оказаться тем самым, одним из них, избранных. Оказаться среди таких же, как он, получить подтверждение, что он такой же, как они – те, кто живут этой тьмой.
Маги сколько угодно могли называть темноту холодной и мертвой, Шон верил – для того, кто ее видит, она живее, чем движение дней. Верил так сильно, что сумел сделать невозможное, и теперь он здесь, и эта сила живет в нем, в них обоих, и нет ничего правильнее, чем ощущать ее.
Чувствовать, как она скользит и обволакивает их, льется с узловатых ладоней, впитываясь под кожу Шона, как вспыхивает темным заревом на дне знакомых глаз. Как она лениво ворочается внутри, позволяя ласкать и касаться хоть до утра, или прорывается наружу одним яростным всполохом, взрывая тишину ночи.
Мужская ладонь улеглась Шону на шею, большой палец погладил скулу – Шон чувствовал, как мужчина колеблется, притянуть его ближе или дать повариться в своих мыслях еще немного. Он хищно улыбнулся, чуть запрокидывая голову и отстраняясь. Раздумываешь, насколько сильно ты меня хочешь? Или сам замечтался, глядя на меня в темноте?
Следующим, что он ощутил, были горячие губы, накрывшие его рот – жаркие и жадные – влажность настойчивого языка и властность впившейся в затылок руки. Шон застонал и на миг потерял ощущение, где верх, а где низ – мир крутанулся, весь сосредоточившись в пьянящей радости поцелуя, и Шон понял, что они перекатились на бок, только когда снова открыл глаза. Задыхающийся, он вглядывался в неразличимое в темноте лицо – оно так близко, что дыхание опаляет снова и снова соприкасающиеся губы, и хватка ладони на затылке кажется и уверенной, и отчаянной одновременно. Мы одни, целуя, в тысячный раз осознал Шон. И ты – мой. Ты, такой непохожий на меня – это тот я, которого не видит больше никто.
Мужчина притянул его еще ближе и зарылся в шею, с наслаждением вдохнул запах, прижимаясь всем телом. Ладонь Шона двинулась вниз, дерзкая и уверенная, с нажимом прошлась по горячей плоти, сжала отвердевший, пульсирующий член.
Резкий прерывистый выдох – и опять поцелуй, недобрый и осторожный одновременно. Он всегда сначала осторожничал, Шон это знал, как знал и то, что он только и ждет, когда Шон заставит его забыть про контроль. Контролирующий все и всегда, способный в любой ситуации сохранять невозмутимость и трезвость мысли, он мечтал о минутах, когда Шон в очередной раз достанет его не ласками, так дерзостью или нахальством, и невозмутимость полетит к гоблинам, выпуская наружу бьющуюся внутри, взрывающую рассудок жадную тьму.
Палец Шона невинно обвел горячую головку, погладил выступающую ниже вену, заскользил вверх-вниз легкими касаниями. Мужчина хрипло дышал ему в рот, обхватив ладонями лицо Шона и целуя снова и снова, прижимаясь так, будто пытался слиться с ним всем телом.
- Нравится? – беззвучно прошептал он.
Хочешь посмотреть, к чему приведет твоя дерзость? – привычно услышал в этом Шон, улыбаясь.
- Очень, - честно выдохнул он, отрываясь от поцелуя. – Такой… огромный…
И сжал возбужденный член всей ладонью у основания.
Он знал, что услышат в его словах.
Мужчина втянул воздух сквозь зубы, на миг задержав дыхание.
- Значит, тебе повезло? – тень усмешки сквозь короткие выдохи.
Шон улыбнулся, отстраняясь, и переместился вниз, через мгновение уже прижимаясь к члену лицом, с наслаждением потерся об него – он знал, что ему это нравится, всегда нравится. Моя дерзость на сегодня определенно еще не закончилась, означал этот ответ.
- Еще как, - шепнул он вслух, накрывая губами головку, и задрожал, впитывая всем телом долгий и низкий, гортанный ответный стон.
Это было, как бесконечная игра – прочитай правду в моих словах, которые ничего не скажут прямо, поверь тому, о чем я промолчу, живи со мной тем, какого видишь во мне, а не каким я покажу себя сам. Внешняя и внутренняя сути, разделяющиеся на два параллельных мира, в которых внешняя вторична и не значит ничего, какой бы жесткой и непримиримой она ни выглядела. Каким бы неуживчивым и сложным ни был тот, кого любишь, как бы он ни старался порой быть резким в словах и язвительно-саркастичным в оценках – внутри него живет стиснутая оковами, ждущая тебя темнота, жадная и горячая. Шон смог найти к ней путь, и неважно, что остается снаружи – любые проблемы становятся шелухой, когда в твоих руках ключ от сковывающей тьму клетки, а в любимых глазах боль и вечная, нескончаемая, неутолимая жажда, которую можешь утолить ты один, и от тебя этого не скрывают.
Как бы ни восхищали зрелость, жизненный опыт и прочие его качества, одна эта открытость, кажется, перекрывает все. И с ума сходишь, только слыша его глухие стоны, его прерывистое дыхание, чувствуя горячечную ласку его рук на затылке – подталкивающих, просящих и позволяющих одновременно. Это возбуждает, как острое, отточенно сладкое знание, как слепящая уверенность, как ключ от твоей собственной клетки в его руках – ты нужен ему, и всегда будешь знать об этом. Возбуждает, даже когда его ладонь всего лишь согревает затылок.
- Мерлин… - простонал Шон, откидывая голову, не переставая двигать рукой.
- Действительно нравится? – с ноткой садизма уточнил хрипловатый голос, и сильные руки вздернули несопротивляющегося Шона вверх, позволяя рухнуть на подушки, забрасывая ногу на бедро, и от ощущения на себе тяжелого мужского тела Шон едва не закричал в голос.
Но не успел издать ни звука, снова попавший в плен настойчивых губ – он мог только стонать под напором горячего языка. Обнимать изо всех сил плечи и узкую спину, хватаясь за волосы на затылке, сжимая лицо и снова жадно двигаясь к пояснице, задыхаясь и торопливо ерзая, и когда мужчина чуть отстранился, приподнимаясь на руках, и это означало – сейчас – ждать уже не было никаких сил.
А потом он скользнул внутрь и замер, до боли впиваясь ногтями в кожу и переводя сорвавшееся дыхание – всегда в этой позе вот так замирал, Шон тоже с ума сходил от самого первого ощущения, мог только кусать губы, запрокинув голову и едва дыша – Мерлин, как хорошо. Горячая ладонь привычно легла на бедро и до боли знакомым рывком подтянула вверх, как всегда, а потом снова – жар обнаженного тела и накрывшие рот требовательные губы.
Шон знал его тело, как собственное – знал, что ему нравится, что умиротворяет, а чем нельзя злоупотреблять, потому что отдача будет бешеной. Что он обожает целовать и двигаться в нем одновременно, что не успокоится, пока Шон не начнет бессильно задыхаться под ним, цепляясь обеими руками, с силой притягивая к себе, беспомощный и расслабленный. Что, укусив мочку его уха, можно заставить его потерять ритм и вжаться в висок Шона лбом, покачиваясь, теряясь в нахлынувших ощущениях. Что, когда он распален и едва балансирует на грани, достаточно прижать зубами сосок, чтобы зарычал и сорвался, вбивая Шона в кровать.
Это казалось чудом – они знали друг друга оба, и какую бы сухую отстраненность ни видели в них другие, глядя со стороны, ничего не было горячее и ближе, чем этот мужчина, единственный, за кого Шон, не колеблясь, отдал бы жизнь и будущее. Любимый и родной, с его вечной язвительной сдержанностью и тягой анализировать все подряд, он превращался рядом с Шоном в изголодавшегося зверя, и тот купался в нем таком день за днем, ночь за ночью, не понимая, как могло когда-то все быть иначе. Как вообще могло когда-нибудь быть по-другому, если по-настоящему, в полную силу и не скрываясь, не стыдясь и восхищаясь в ответ – только с ним и здесь, и вот так.
Шон стонал и стонал, не отрываясь от его губ, жадно цепляясь изо всех сил за него, такого горячего и властного, бессвязный шепот, жаркие поцелуи по шее, по вискам и лбу, и опять на губах – еще, пожалуйста, черт, давай же. И жесткая ладонь, доводящая до пика, неумолимая и беспощадная, как ее хозяин. И тяжелое, срывающееся дыхание в шею, осторожный и долгий, невозможно нежный поцелуй – я люблю тебя. Мерлин, как я тебя люблю.
Руки мужчины вдруг сжались, обвившись вокруг плеч, ладонь горько заскользила по лицу, обводя скулы, очерчивая контуры, будто вечность не прикасалась. Шон еще не понял, в чем дело, но почувствовал, как ускользает, отдаляясь, тепло, словно все мышцы вмиг онемели, и кожа потеряла чувствительность. Он запаниковал.
- Мне так тебя не хватает, Шонни… - с прорвавшейся болью вдруг прошептал мужчина, прижимаясь лбом к его виску. – Я так устал… без тебя…
Шон попытался было закричать, но обнаружил, что не может издать ни звука. Может только биться в застывшем теле, больше не ощущая его, слыша, как все сильней и сильней отдаляется хрипловатый шепот и жар прикосновения, оставляя его в одиночестве в смыкающейся над головой тьме.
* * *
- Нет… - машинально выдохнул Шон, распахивая глаза.
Он еще чувствовал привкус и запах разгоряченного тела, и жадную ласку горячих рук, и тепло поцелуев, и… и…
Мерлин, он слишком хорошо это чувствовал.
Невидяще провел по лбу ладонью, потер висок, прикоснулся пальцем к губам. Что это было? Сердце колотилось, как сумасшедшее – успокойся, так и слышал он собственный рассудительный голос, вдохни глубже и выдохни, это сон, просто сон, ерунда всякая снится.
Никогда еще рассудительность не казалась настолько неуместной и глупой. Шон знал наверняка, что был не во сне – не бывает таких ярких снов, не бывает в них того, чего не встречал никогда и придумать не мог. Сны могут перемешивать опыт и знания, слепляя их в кажущиеся чем-то новым комки, но не показывать действительно незнакомое.
Он улыбнулся, снова прислушиваясь к тому себе, каким только что был – свободному, уверенному в своем выборе и счастливому. Добившемуся всего, о чем сейчас и мечтать страшно, признанному тем, что было для него самым важным и притягательным в жизни. Неспешные, согревающие властные руки, скользящие по его телу, хрипловатый ласкающий голос… Сплетающийся смех, перемежаемый поцелуями…
Это я? – неверяще закусил губу Шон. Там был – я? Так и будет?
Теперь в памяти всплывали детали, одна за другой – тогда Шон не обращал на них внимания, а сейчас помнил так явственно. Едва слышный шорох дождя, почти неощутимые дуновения ветра, стрекот цикад. Как будто они спали в лесу, хотя ощущения кричали – это было в доме, тело помнило мягкость широкой кровати, а слух – поскрипывания половиц. Но звуки не были похожи на доносящиеся из окна – они шли будто бы отовсюду, словно в доме не было стен, но была крыша.
Бред какой-то, потер лицо ладонями Шон, пряча улыбку. Я видел место, где буду счастлив, и какая разница, могу ли узнать его прямо сейчас? Я его видел, а значит, оно существует. Значит, я уже – там.
Слева кто-то зашевелился, стягивая на себя одеяло, и Шон машинально приподнялся на локтях – и так и застыл, глядя на спящую Лорин. На ее слегка нахмуренные во сне брови, обнаженное плечо, которое так любил целовать перед сном, на разметавшиеся по подушке пряди светлых волос. Он смотрел и смотрел, забыв, как дышать, и впервые за полтора года жизни с ней тонул напрочь в бесповоротном, убийственном ощущении, как страшно ошибся, позволив ей переехать сюда. Позволив себе забыть что-то важное, самое главное, собственную суть, отказавшись быть собой и выбрав быть с Лорин.
Пусть даже тогда ему казалось, что он выбирает жизнь, будущее и возможности вместо медленной смерти.
И тут же стало страшно – о чем это я? Так и было, я погибал здесь один, пока не пришла она и не вытащила наружу, не растормошила и не показала, как может быть – по-другому. И мне могло прийти в голову, что все это было ошибкой?
Одеяло с шорохом сползло в сторону, и Шон встал с кровати, стараясь не шуметь и не разбудить. Несколько тихих шагов, осторожно прикрытая за собой дверь балкона – уже светло, хотя солнце еще не встало, пятый час утра только – леденящий холод прутьев балконной решетки остужает разгоряченный лоб. Шон вцепился в нее, отпустившись на пол, и невидяще уставился вниз, на еще спящий двор замка.
Растерянность, страх и память душили, набрасываясь то по очереди, то скопом, растаскивая в разные стороны. И знакомый, знакомый до боли, до невозможности мужской голос из так и не отступившего до конца видения ночи, рассказывающий, усмехающийся, расслабленно шепчущий – Шон не мог не знать его обладателя. Такую горечь и такую боль вызывает то, о чем или мечтал слишком долго, придумав себе и живя с этой мечтой день за днем, или слишком давно забыл, похоронив вместе с тоской и памятью, чтобы выжить и не рехнуться. Шон знал этого мужчину. Неуживчивого и жесткого, саркастичного, склонного анализировать все подряд и представать перед окружающими безэмоциональной сухой сволочью. Скрывающего свои настоящие чувства под маской уставшего от жизни циника, логичного и сурового к каждой встреченной глупости и безалаберности. Не выносящего максимализма и юношеских метаний, последовательного, требовательного… преданного. Больше всего на свете ценящего преданность – и в себе, и в других. Не отступающего от своих идеалов и готового отдать за них жизнь.
Пальцы впились в решетку, сжавшись до боли – Шон зажмурился, с силой кусая губу, боясь выдохнуть и не удержать непрошенные, горькие злые слезы. Он знал этого мужчину. Действительно знал.
В его жизни вообще был только один мужчина, всегда. И это и был – он, тот, с кем Шон только и мог быть когда-нибудь счастлив.
- Мне так тебя не хватает, Шонни… - помимо воли всплыл в памяти едва различимый, полный горечи и тоски шепот. – Я так устал… без тебя…
Я тоже устал без тебя, с отчаянием выдохнул Шон, пряча лицо в сгибе локтя. Проклятые слезы все же рванулись наружу, но это уже было неважно – Шон глотал их, не замечая, стискивая чугунные прутья. Ты мертв, ты так далеко сейчас, а я глупец – подумал, что могу жить, не оглядываясь, оставив тебя там одного. Я не понимаю, как, но все может быть по-другому, пусть я не знаю, что там за жизнь, и куда ты ушел, когда умер – знаю только, что вход существует, и ты ждешь меня, до сих пор ждешь. Видения воздушных магов не ошибаются – я спрошу учителя, сегодня же, просто чтобы закрыть вопрос навсегда, но вообще-то мне и так известно, что он ответит – это не был сон, Крис. Это было будущее, в котором я сумею найти тебя – там. И только тогда станет – правильно, как должно было быть, если бы я не был таким тупым идиотом, если бы не заупрямился и ушел из замка вместе с тобой. Если бы не поверил, что ошибался, пытаясь отделить тебя столько времени от твоих же масок.
Если бы не сдался еще тогда.
Порывы утреннего ветра холодили плечи, и за рекой пробивался первый луч солнца, Шон слышал шорох листвы и хлопанье птичьих крыльев. Мир, в котором тебя никогда не будет, невольно подумал он. Чужой для тебя мир. Как он может быть родным – для меня? Что я делаю здесь столько времени, если ты ждешь меня – там?
Отдаешь оставшиеся долги? – будто наяву, услышал он хмыкающий мужской голос, негромкий, с едва различимой хрипотцой.
Долгов – куча, мрачно согласился Шон. Сегодня мы едем в Лондон, я и Лорин – семья будущих центральных контактеров и кураторов столицы Волшебного Мира. Сегодня закончится этот замок и начнется то, что позволит закрыть все долги окончательно. Этот мир хочет, чтобы я заплатил по счетам, прежде чем уйти и вернуться к себе? Ему нужен тот, кто сделает невозможное на пути объединения двух рас? Что ж, он получит желаемое. Я вывернусь наизнанку, но сделаю все, чего бы мне это ни стоило.
Потому что теперь я знаю, что ждет меня впереди. И это стоит даже того, чтобы – жить.
Еще какое-то время.
@темы: Сайд-стори, Личное творчество
-
-
18.07.2010 в 21:55Спасибо
Видения воздушных магов не ошибаются – я спрошу учителя, сегодня же, просто чтобы закрыть вопрос навсегда, но вообще-то мне и так известно, что он ответит – это не был сон, Крис.
Он действительно спросил учителя? Обращение Крис не догнала(((
-
-
18.07.2010 в 21:59читать даже страшно было...потому что ужасно за Шона переживала давно-давно, а тут...
очень-очень. и блииин.
какого черта мысли не складываются в отдельные нормальные слова?!...
ты понимаешь, во мне сейчас очень много всего сразу чувствуется.
...
прости, пожалуйста за такой тупой камент.может быть я смогу связно позже.Я так люблю Шона,
я так скучала,я так хочу, чтобы он был счастлив...и вообще. Шикарно написано.Спасибо.
-
-
18.07.2010 в 22:02Млин! Спасибо!))
kikimore
Обращение Крис не догнала(((
Шон просто уверен, что видение о Крисе было, вот к нему и обращается, не к кому пока еще))
-
-
18.07.2010 в 22:08Он действительно спросил учителя?
Думаю, да - сто пудов не посвящая в детали и больше вытягивая, чем рассказывая, но спросил. Он где-то дальше по тексту в Вечности говорил потом, что у него не бывает видений и никогда их не было, за исключением одного случая - значит, и дальше был уверен, что это не сон, а видение.
Обращение Крис не догнала(((
Цитирую: "В его жизни вообще был только один мужчина, всегда". Если учесть, что время действия - еще до отъезда в Лондон даже, то о Снейпе речь точно никак не может идти. На тот момент в жизни Шона и правда был только один мужчина - Кристиан - и описание с ним совпадает полностью.
Dunkle Seele
Рада, что тебе понравилось ))
Jazmin
Мырк)
-
-
18.07.2010 в 22:19Friyana
Ааааа... а я прочитала это как ответ учителя к Шону "это не был сон, Крис".
Очень жарко((
-
-
18.07.2010 в 22:21я прочитала это как ответ учителя к Шону "это не был сон, Крис".
А! Блин, да, можно и так прочитать. Косяк.
-
-
18.07.2010 в 22:25Когда поняла, что это сон...
... хотя, я так хочу чтоб он был счастлив с Северусом (но это личное желание, скорее всего)
Текст сильный, не дает остаться равнодушной. Как и все ваши.
Спасибо!!!
-
-
18.07.2010 в 22:30-
-
18.07.2010 в 22:42А! Блин, да, можно и так прочитать. Косяк.
Не думаю. Перечитала. Это закон Мерфи. Если что-то может быть понято неправильно... Ну и жара тоже, да
-
-
18.07.2010 в 22:47Friyana Спасибо огромное!!! У Шона наконец появилась надежда! а это главное!!
-
-
18.07.2010 в 22:58... хотя, я так хочу чтоб он был счастлив с Северусом
Ну так он и счастлив сейчас, нет?)
kikimore
Мне все про Ларри хотелось завопить "мужЫк!", а теперь и про Шона тоже вот.
Решение тут Шон принимает недетское, согласна, принять такое непросто. Еще б не ошибался при этом вообще во всем - цены б ему не было.
Это закон Мерфи. Если что-то может быть понято неправильно...
И тоже права, наверное))
KiSa_cool
Весь вопрос - надежда на что именно у него появилась. По контексту - на право умереть ведь.
-
-
18.07.2010 в 23:01-
-
18.07.2010 в 23:03Еще б не ошибался при этом вообще во всем - цены б ему не было.
Если б они все не ошибались... *вздыхает* я б их так не любила... такова моя натура (с)
-
-
18.07.2010 в 23:09просто так было написано, что захотелось снова перечитать там, где он счастлив ))
А перечитай
И найди десять отличий
kikimore
Если б они все не ошибались... *вздыхает* я б их так не любила... такова моя натура (с)
Не, ну оно как бы да... Но конкретно Шона я б тут придушила, моя бы воля. Это ж как надо последовательно в гроб загоняться, чтоб аж Снейпа до такой степени напугать! Чтоб тот аж грудью на амбразуры полез
-
-
18.07.2010 в 23:14Мяу)))
Я вот так двоих придушить хотела... не смотря нежность, восхищение и любовь к обоим-в торой из них Шонни, первым был Фил- он ведь тоже...
-
-
18.07.2010 в 23:15О как. Мысли в слова не оформляются вообще. Одни эмоции и междометия.
Потому что теперь я знаю, что ждет меня впереди. И это стоит даже того, чтобы – жить.
Это точно стоит того, чтоб ждать. Вот только в одном он ошибся - в том, кого ждал, где и как
-
-
18.07.2010 в 23:22первым был Фил- он ведь тоже...
Тоже имел смерть целью жизни? Имел, было дело. Только мотивация там была другая совсем. Хотя, если разобраться, наверное, не менее идиотская.
Irma~
Вот только в однмо он ошибся - в том, кого ждал.
Да я бы сказала - ни фига ни в одном, да и не ждал он ничего потом. Зачем ждать, если Крис уже умер? Кого ждать-то? По-моему, он просто жил и пахал, как лошадь, и никаких ожиданий.
-
-
18.07.2010 в 23:23Знакомые слова.
Но звуки не были похожи на доносящиеся из окна – они шли будто бы отовсюду, словно в доме не было стен, но была крыша.
Беседка с кроватью!
Спасибо за отрывок.
-
-
18.07.2010 в 23:28Знакомые слова.
Ну дык. Здесь заложилась тонна поводов для последующего Шоновского обоснованного самобичевания, какой он был три года идиот.
Беседка с кроватью!
Тепло )))))))))))
-
-
19.07.2010 в 00:09*потирая ручки* надо освежить память *ставит галочку на распечатать и сшить ))*
-
-
19.07.2010 в 00:21Всю первую часть думается о том, как оно могло бы быть, если бы. И где были те возможности, которые Шон упустил - наверняка ведь упустил что-то, что могло бы помочь поставить Крису мозги на место.((
И о том, какая это была бы пара, если бы всё получилось.
А вообще интересный отрывок вышел - контраст такой между видением с демонстрацией истинных потребностей и последующим пробуждением и тем, как дневное сознание интерпретирует увиденное. При таком противопоставлении кривость интерпретаций сразу ярче прослеживается.
Ну хоть контраст между своими потребностями в видении и Лорин в реале отследил, почувствовал и сформулировал - и то хорошо.
А насчёт того, что он видит выход только в том, чтобы умереть - тут вообще очень скользкий вопрос, который неудивительно, что столько времени правильно не решался. Шону нужен маг из видения, Шон видит этого мага в некой другой реальности за границей смерти, каковая граница в принципе более, чем условна, а для Шона в данном случае вообще стирается. Ему надо туда - он туда идёт, через смерть или нет - это всё фигня и частности, а что там по дороге туда надо сделать - ну, сделает. В такой цепочке отследить прячущиеся подмены и скосы очень трудно. Тем более, вот говорили же где-то недавно, что Шон хоть и не плутонианец, но по жизни часто с плутонианскими энергиями пересекается, возможно даже они есть у него в списке того, что необходимо получать от Мира/партнёра. Так что тут всё действительно как-то сильно переплеталось - настоящее с косяками. Это он ещё при такой исходной путанице довольно быстро разобрался по итогам, хоть и не без внешних толчков, конечно.
-
-
19.07.2010 в 00:29Зачем ждать, если Крис уже умер? Кого ждать-то?
Криса же и ждать. Ждать, когда он сможет туда, в то что видел, к нему. Вот только этот он - вовсе не Крис, и чтоб попасть к нему - умирать не надо
-
-
19.07.2010 в 04:45Но поначалу-то видишь Снейпа! Не Криса. И потом - как с разбега в холодную воду: еще ничего не случилось... Хорошо, что случится.
Спасибо.
-
-
19.07.2010 в 07:44Не думаю, что Крису можно было поставить мозги на место - Шоном.
Только Шоном - нет. Но это не отменяет части работы Шона и вопроса, а всё ли он сделал в этой своей части, или можно было что-то ещё.
Шон для него никогда не смог бы стать чем-то значимым
Если они были даны друг другу как пара, значит выход всё-таки был? В потенциале. Просто не нашли они этот выход и потенциал так и умер, не родившись.((
Но поначалу-то видишь Снейпа! Не Криса.
Угу. На месте, где мог бы быть Крис. Вобщем просто вспоминается почему-то и страшно из-за убитого потенциала - ну, как с Льюисом, например.
-
-
19.07.2010 в 09:20-
-
19.07.2010 в 09:45О ПоТуСторонняя трилогия, нескончаемый мультиПОВ.
-
-
19.07.2010 в 09:49Это ж как надо последовательно в гроб загоняться, чтоб аж Снейпа до такой степени напугать! Чтоб тот аж грудью на амбразуры полез
А это, ящитаю, тоже было нужно)))) только не Шону, а Снейпу))) был бы Шон вполне благополучен, Снейп еще бы долго раскачивался, как же, он же старый обломок Стихии, и чего вообще он может дать благополучному Шону))) имхо)
-
-
19.07.2010 в 10:07Но к вопросу с Шоном: у Криса сложилось яркое, хотя и неправильное впечатление о магах.Я так думаю, близкое или равное официальному, от волшебников. А поскольку Крис был старше всех этих "щенков", кроме Снейпа, ни один из них не смог бы повлиять на его сложившееся мнение.А Снейп был вне Акакдемии, никакими "титулами" для Криса он не обладал, так что и его мнение не учитывалось.Это все грустно, конечно, но вполне реально.Не в смысле магов там, или мира ГП и Фрияны, а в нашей действительности.Таким Крисам очень сложно найти действительный авторитет для себя, а уж изменить мнение - и вовсе смертельно, наверное...
-
-
19.07.2010 в 16:48Особенно обидно и ярко написано это в первой и второй части - с Грейнджер.
О, вот да, за Грейнджер в этом смысле тоже всегда дико обидно было.((
Насчёт Криса - это вы со мной спорите?))) Потому что я вроде со всем согласна.
-
-
19.07.2010 в 21:58как оно могло бы быть, если бы. И где были те возможности, которые Шон упустил - наверняка ведь упустил что-то, что могло бы помочь поставить Крису мозги на место.((
Да наверняка, потому что иначе получается, что ему сразу достался обреченный наставник и обреченные отношения. Так, конечно, тоже бывает, но вряд ли в случае Шона - не тот у него внутренний расклад изначальный, чтобы его базово к смирению приучать.
Но если думать дальше, то не могу представить себе, что Шон мог сделать бы, уже находясь в школе. Пока они были одни, наверняка что-то было возможно, а в школе варианты даже в голову не приходят. Там любой шаг навстречу Крису для Шона уже равнялся бы шагу из противоположного лагеря, то есть в каком-то смысле уже шагу навстречу смерти - и Криса бы не вытащил, и сам бы туда же укатился. До попадания в замок они еще не находились в противоположных лагерях.
Раен в разборе тогда писала, что последняя возможность для Криса остановиться была в разговоре с Шоном, когда он ему признавался, что нашел выход наружу. Но мне упорно кажется, что это была возможность для Шона примкнуть к Крису и уйти вместе, не более.
контраст такой между видением с демонстрацией истинных потребностей и последующим пробуждением и тем, как дневное сознание интерпретирует увиденное. При таком противопоставлении кривость интерпретаций сразу ярче прослеживается.
Заметно, да?) Получилось, значит.
Шону нужен маг из видения, Шон видит этого мага в некой другой реальности за границей смерти, каковая граница в принципе более, чем условна, а для Шона в данном случае вообще стирается. Ему надо туда - он туда идёт, через смерть или нет - это всё фигня и частности, а что там по дороге туда надо сделать - ну, сделает.
В точку (((
Irma~
Криса же и ждать. Ждать, когда он сможет туда, в то что видел, к нему.
Как ты все-таки любишь играть в слова
Ждать Криса - значит, ждать, пока случится внешнее событие, называемое "Крис". Ждать, когда сам сможешь куда-то - тоже ждать внешнего события, которое разрешит уйти. Но Шон никаких внешних событий не ждал, не было у него "часа икс", после которого можно было бы кивнуть самому себе и отчалить. Перечитай, где он сам об этом размышляет, он же внятно все проговаривает. Ничего он не ждет, никаких событий и никаких сигналов.
Просто не всегда, если подходит одна строчка из песни, то подойдет и следующая.
buttonly
Шон для него никогда не смог бы стать чем-то значимым, а уж авторитетом - и вовсе.
Ну, значимым-то Шон для него, допустим, все же был) Правда, это значимое не обязательно было уважать, как имеющую те же права личность - Шон для Криса был полуфабрикатом разве что. По крайней мере, в школе - до нее вряд ли, раз Крис поддался на уговоры Шона и согласился в эту школу прийти.
Таким Крисам очень сложно найти действительный авторитет для себя, а уж изменить мнение - и вовсе смертельно, наверное...
Диагноз "точка Б пройдена", угу. Когда изменить мнение - уже смертельная задачка.
p-nysh
а у Снейпа значит тоже было аналогичное видение или что-то в этом роде?
Нет, у Снейпа точно ничего не было, иначе он бы об этом дал понять так или иначе.
nu-mak-deli
Что-то нигде не вижу Кристиана, кроме как призрака в мыслях Шона. И через Шона я вижу этот призрак везде, но уже как свободу интерпретации самого Шона.
Ну так оно ж так и есть)
kikimore
был бы Шон вполне благополучен, Снейп еще бы долго раскачивался, как же, он же старый обломок Стихии, и чего вообще он может дать благополучному Шону)))
Тогда предлагаю разобраться, что мы понимаем под понятием "Шон благополучен")) Если "Шон не собирается осознанно умирать и не имеет этого в ценностях", то ситуация не меняется, максимум - растягивается еще на какое-то время, отдаляется развязка. А если "Шону не пришлось пережить смерть Криса, и он не привык потом жить изгоем среди своих же", то тогда да, со Снейпом бы ему ничего не светило. Но это тоже имхо))
Смотри, как я это видела - ключевой момент, на котором Снейп увидел в Шоне свое отражение и полез в ситуацию лично, это их
суровая мужицкая пьянкаразговор в ресторане. Для того, чтобы этот разговор состоялся и прошел так, как прошел, было необходимо а) Кристиану умереть и б) Шону чувствовать, что его главный жизненный опыт никто не способен с ним разделить. Это произошло бы независимо от того, было у Шона это видение или нет. Ключевой момент, на котором Снейпу так сорвало по дороге к вправлению мозгов Шона крышу, что он перестал выбирать методы - это первый ключевой момент плюс ухудшение состояние Шона, осознанно им поддерживаемое. И вот этого вот ухудшения без видения точно бы не было, а значит, крышу бы у Снейпа не сорвало, и нцы на столе бы не состоялось. Так и вытанцовывали бы вокруг друг друга еще и еще, пока до Снейпа бы не дошло, что Лорин с Шоном давным-давно не живет. Снейп, конечно, остолоп тот еще, но рано или поздно, думаю, дошло бы даже до него - или на список контактеров бы все же наткнулся, или еще как-то информация бы проскочила, хоть от той же секретарши или через Гарри и Ко в школе. И тогда даже Снейп смог бы сделать вывод, что Шон мало того что вылитый он, так еще и так же одинок. Мы бы получили ситуацию с Джерри, только без прогрессирующих интимофобии и чувства вины Снейпа, которые не позволяли ему тогда заводить отношения и заставляли игнорировать любые собственные симпатии. В этом случае игнорировать он бы вряд ли уже стал, так что рано или поздно все равно бы договорились. Поэтому у меня получается, что ключевой точкой в этой паре стала смерть Криса, включая то, какой она была, каким был Крис и с памятью о чем Шон вырос, а не это видение. Видение сложило форму входа в отношения и здорово вытащило наружу все недобитые страхи Снейпа - ему достался в итоге не просто Шон, а такой еле шевелящийся и слегка полудохлый Шон, которого откачивать надо, а не собственную неуклюжесть на нем вымещать. Что в целом скорее хорошо, чем нет - что быстрее вытащилось, то быстрее есть шанс и понять, и исправить. В противном случае могли бы толкаться со Снейповскими комплексами еще лет энцать, потому как Снейп бы их старательно прятал, а они не на той работе оба сидят, где такие осложняющие факторы за собой таскать стоит.Вот какой-то такой ход мыслей.